В конце 16 века во Франции закончились гражданские войны. В стране, истощенной длительным периодом смут и междоусобиц, был восстановлен относительный внутренний мир. С первых лет 17 века Франция вступает в период укрепления абсолютизма, который достигает своего полного расцвета к середине столетия при Людовике XIII и особенно его преемнике Людовике XIV. Являясь политической формой господства дворянства, абсолютная монархия во Франции в то же время «служила сильным оружием нарождающемуся буржуазному обществу в борьбе его с феодализмом» и на протяжении значительной части 17 века поддерживала развитие отечественной экономики, прежде всего промышленности и торговли. В начале 17 века значительное развитие во Франции получает крупное мануфактурное производство. Складывается и укрепляется внутренний рынок, что способствует укреплению национального единства. Развивается зарубежная торговля, правительство учреждает целый ряд торговых компаний. К середине 17 века Франция становится одной из крупнейших торговых держав. Расширяются ее колониальные владения. Капиталистический уклад начинает проникать и в сельское хозяйство страны. Однако подъем французской экономики был достигнут за счет жестокой эксплуатации народа. Тяжесть налогов ложилась прежде всего на французское крестьянство, что было причиной многочисленных и жестоко подавлявшихся восстаний, происходивших на всем протяжении 17 века.
Наступление политического мира, быстрое развитие экономики, консолидация национальных интересов сопровождались и подъемом в области духовной жизни страны.
17 век - время формирования и блестящего расцвета французской национальной культуры, самых разнообразных ее областей. К этому времени относится ряд крупных достижений французской науки, особенно математики и физики. Очень значительные явления выдвигает и французская философия в лице Гассенди, Бейля и особенно Декарта. В философии Декарта, утверждающей разум главным средством познания истины, нашел свое законченное выражение рационализм, характерный для всей французской культуры 17 века. Он показателен и для многих явлений литературы и изобразительного искусства Франции, особенно для направления, известного под названием классицизма.
К середине 17 века был в целом завершен процесс формирования единого национального французского языка и начался период подъема французской литературы. Уже на рубеже 16 и 17 веков Малерб выступает как один из первых крупнейших национальных поэтов. В дальнейшем, на протяжении всего 17 века, французская литература выдвигает очень значительные и разнообразные явления. В лице Корнеля и Расина достигает своего высшего расцвета французская классицистическая трагедия. Поэт и теоретик Буало дает в своих трудах теоретическое обоснование классицизма. Ко второй половине 17 века относится творчество Мольера - крупнейшего представителя реалистической драмы. Его современниками были знаменитый баснописец Лафонтен и прозаик Лабрюйер. Яркий расцвет переживают в 17 веке французская архитектура и изобразительное искусство.

Во французском искусстве 17 в. нашли наиболее полное отражение представления о человеке и его месте в обществе, порожденные временем формирования в Европе централизованных монархий. Классическая страна абсолютизма, обеспечившего рост буржуазных отношений, Франция переживала экономический подъем и стала могущественной европейской державой. Борьба за национальное объединение против феодального своеволия и анархии способствовала укреплению высокой дисциплины разума, чувства ответственности личности за свои поступки, интереса к государственным проблемам. Философ Декарт разработал теорию воли, провозгласив господство человеческого разума. Он призывал к самопознанию и завоеванию природы, рассматривая мир как разумно организованный механизм. Рационализм стал характерной чертой французской культуры. К середине 17 в. сложился общенациональный литературный язык - в нем утверждались принципы логической ясности, точности и чувство меры. В творчестве Корнеля и Расина достигла апогея французская классическая трагедия. В своих драмах Мольер воссоздавал «человеческую комедию». Франция переживала расцвет национальной культуры, не случайно Вольтер назвал 17 в. «великим».

Первая половина 17 в.

Пережитки патриархального средневекового уклада тормозили развитие капиталистических отношений и оказывали сильное влияние на французскую художественную культуру первой половины 17 в. Города, плебейско-крестьянские массы в деревне, мелкое дворянство, а также феодальная аристократия еще боролись за сохранение своих исконных привилегий, которые монархия стремилась ликвидировать. Общественная активность не была еще окончательно подавлена неограниченной властью монарха. Этот период отмечен столкновением нового и старого, борьбой различных идейно-художественных направлений в искусстве, литературе, философии. При дворе утверждалось официальное направление - искусство барокко. Его представителем и главой стал Симон Вуэ (1590- 1649), на творчество которого повлияло искусство Италии, где он учился в молодости у мастеров болонской школы. Его картины на библейские, мифологические сюжеты отличались идеализацией типажа, нарядностью и пышностью форм, богатством аксессуаров.

Калло

Из Нанси, столицы Лотарингии - мятежного герцогства, долгое время отстаивавшего независимость, происходил Жак Калло (ок. 1592-1635) -один из оригинальных граверов (офортистов) и рисовальщиков Франции. Жизнь художника протекала в скитаниях между блестящими дворами европейской знати. Юношей он совершил путешествие в Италию, жил и учился в Риме и во Флоренции (1608--1621).
Зоркий наблюдатель Калло остро ощущал противоречия времени, в которое жил. Ломка патриархальных отношений, разбой и завоевания, народные бедствия, контрасты нищеты и роскоши рождали в его искусстве элементы гротеска, фантастики, тревожного, дисгармоничного мироощущения. Калло шел в своем творчестве от народных истоков - ярмарочных балаганов, итальянской комедии масок, народного лубка, «карнавальной смеховой культуры». Отсюда он заимствовал и тонкий юмор, и карикатурное изображение различных человеческих типов, характеров, богатую разработку мимики, жеста и движения.

Жорж де Латур

Ярким выразителем реалистических тенденций был Жорж де Латур (1593-1652) - художник сурового эпического склада. Сын простого булочника, Латур прожил всю жизнь в городе Люневилле в Лотарингии, где был свидетелем упорной, но безнадежной борьбы соотечественников за независимость. Но он воспринял эту борьбу иначе, чем Калло; был исполнен веры в человека. Его герои сдержанны, просты и суровы, часто отрешенные от жизни, они точно погружены в самосозерцание, замкнувшись во внутреннем мире затаенных переживаний. Латур обращался к бытовым сценам («Игра в карты», Нант, Музей), изображая в них крестьян, ремесленников, нищих, наделенных нравственной чистотой и благородством, но основное место в его творчестве занимали религиозные темы.

Луи Ленен

Крупнейшим из французских художников этого века был Луи Ленен (1593- 1648), переехавший в Париж в начале 20-х гг., где он работал в одной мастерской со своими братьями. Своих героев он обрел в скромных крестьянских хижинах, где примечал их нравы, облик, костюмы, показывал их с орудиями труда, у молота и наковальни, в душной атмосфере кузниц или в окружении сельской природы, в моменты отдыха, босыми, оборванными, с озабоченными усталыми лицами. В среде этих скромных тружеников Ленен находил людей, наделенных нравственной чистотой, обладающих достоинством, мыслящих и чувствующих.

Пуссен

Основоположником классицизма в живописи был Никола Пуссен (1594-1665). Вся жизнь его была посвящена искусству большой идеи, глубокой мысли и чувства, искусству, призванному неустанно напоминать человеку «о созерцании добродетели и мудрости, с помощью которых он сумеет остаться твердым и непоколебимым перед ударами судьбы».
В рамках сюжетов, почерпнутых из античной мифологии и древней истории, в Библии, евангельских легендах и поэтических творениях античности и Ренессанса, Пуссен раскрывал темы современной эпохи. В них он черпал примеры гражданской доблести, высокой морали, поэтических чувств, дающих могучее средство воспитания и совершенствования личности. В своих произведениях Пуссен стремился к величавому спокойствию, благородной сдержанности, к гармоничной согласованности и равновесию, но он видел жизнь в ее сложности и понимал, что человек зависит от общих законов природы и общества, подчас враждебных ему. Его идеал - герой, сохраняющий в жизненных испытаниях чувство невозмутимого спокойствия духа, достоинства, полагающийся только на себя, способный совершить подвиг. Пуссена вдохновляло искусство Возрождения и античности.

Лоррен

Классический пейзаж обрел новое содержание у Клода Желле, прозванного Лорреном (1600-1682). Уроженец Лотарингии, он с детства попал в Италию, где в дальнейшем связал свою творческую жизнь с Римом. Вдохновляясь мотивами итальянской природы, Лоррен преобразует их в идеальные образы; однако он воспринимает величественную природу Римской Кампаньи более непосредственно, созерцательно, сквозь призму личных переживаний. Его пейзажи мечтательны и элегичны. Лоррен обогащает пейзажи множеством свежих наблюдений, тонко чувствует световоздушную среду, изменения природы в различные моменты дня: восхода или заката солнца, предрассветного тумана или сумерек.

Вторая половина 17 в.

После разгрома Фронды (1653) во Франции были ликвидированы остатки феодальной раздробленности. Наступил период расцвета абсолютизма и относительного равновесия общественных сил, способствующего развитию капиталистических отношений. Изменились и задачи искусства. В центре внимания художников - апофеоз абсолютистского государства. Очаги культуры и искусства в провинциях с их ярким местным колоритом угасали. Средоточием художественной жизни стал двор Людовика XIV с его театрализованным бытом, строжайшим этикетом, тягой к блеску и великолепию. Ко двору привлекались выдающиеся писатели и художники, в столице развернулось грандиозное строительство. Центром новой дворянской культуры стал Версаль.

Архитектура

Идея триумфа централизованного государства находит выражение в монументальных образах архитектуры, которая впервые в невиданном масштабе решает проблему архитектурного ансамбля. На смену стихийно возникшему средневековому городу, дворцу Ренессанса, изолированной дворянской усадьбе первой половины 17 в. приходит новый тип дворца и регулярного централизованного города. Новые художественные особенности французской архитектуры проявляются в применении ордерной системы античности, в целостном построении объемов и композиций зданий, в утверждении строгой закономерности, порядка и симметрии, сочетающихся с тягой к огромным пространственным решениям, включающим парадные парковые ансамбли. Первым крупным ансамблем такого типа был дворец Во ле Виконт (1655-1661), создателями которого были Луи Лево (1612-1670) и садовод-планировщик Андре Лепотр (1613-1700).

Скульптура

Во второй половине 17 в. французская скульптура достигла значительного расцвета, но в ней превалировали декоративные формы, связанные с архитектурой и садово-парковым искусством. Черты холодного рассудочного классицизма сочетались с элементами барочного пафоса. Среди скульпторов, работавших в Версале, наиболее известны Франсуа Жирардон (1628-1715), автор мифологических и аллегорических скульптурных групп («Купающиеся нимфы») и конных монументов Людовика XIV (сохранились копии в Лувре и Эрмитаже), и Антуан Куазевокс (1640-1720), автор парадных и реалистических портретов, аллегорических фигур рек в Версале, надгробий.
Строгая регламентация вкусов при французском дворе не могла, однако, полностью исключить проявлений творческой жизни. Реалистические устремления в искусстве второй половины 17 в. нашли выражение в творчестве Пьера Пюже, произведения которого резко выделялись на фоне господствующего декоративного барочно-классицистического направления французской скульптуры.

Примечания:

Аугсбургская лига - тайный оборонительный союз, заключенный 9 июля 1686 г. в Аугсбурге Испанией, Голландией, Швейцарией, германским императором, Швецией, Баварией, Пфальцем и Саксонией с целью противостояния агрессивной политике французского короля Людовика XIV. В 1689 г. к Лиге присоединилась Англия. Война между Лигой и Францией (1688-1698) закончилась подписанием Рисвикского мира, по которому Людовику XIV пришлось отказаться от ряда приобретений и признать Вильгельма III Оранского английским королем.

** Российская и мировая история в таблицах. Автор-составитель Ф.М. Лурье. СПб, 1995. Хронология российской истории.

Далее читайте:

Исторические лица Франции (биографический справочник).

Литература:

Арзаканян М. Ц. История Франции / М.Ц. Арзаканян, А.В. Ревякин, П.Ю. Уваров. – М.: Дрофа, 2005. - 474 с.

Виллар Ж. Формирование французской нации (Х – начало ХIХ в) / Ж. Виллар, К. Виллар. – М.: Иностранная литература, 1957. – 335 с.

Ле Руа Ладюри Э. Королевская Франция: (1460-1610) от Людовика XI до Генриха IV / Эмманюэль Ле Руа Ладюри. - М.: Междунар. отношения, 2004. - 412 с.

Люблинская А. Д. Франция в начале VII века (1610 – 1620 гг) / А. Д. Люблинская. – СПБ.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1959. – 294 с.

Очерки социально-экономической и политической истории Англии и Франции XIII – XVII вв. / Под ред. В. Ф. Семёнова. – М.: Моск. гос. пед. ин-т им. Ленина, 1960. – 235 с.

Плешкова С. Л. Французская монархия и церковь (XV – середина XVI в.) / С. Л. Плешкова. – М.: Изд-во МГУ, 1992. – 171 с.

Поло де Болье М. Средневековая Франция / Мари-Анн Поло де Болье. – М.: Вече, 2006. - 382 с.

Уваров П. Ю. Франция XVI века / П. Ю. Уваров. - М.: Наука, 2004. - 510 с.

Черкасов П. П. Судьба империи: Очерк колониальной экспансии Франции в XVI – XX вв. / П. П. Черкасов. – М.: Наука, 1983. – 184 с.

Шишкин В. В. Королевский двор и политическая борьба во Франции в XVI-XVII веках / В.В. Шишкин. - СПб.: Евразия, 2004. - 285 с.

Калашникова В. В. Франция / В. В. Калашникова. - (В помощь преподавателям и студентам) //Образование в регионах России и СНГ. - 2006.- N 2.- С. 66-76 .

Клулас И. Повседневная жизнь в замках Луары в эпоху Возрождения: [Пер. с фр.] / И. Клулас; [Науч. ред. и вступ. ст. А. П. Левандовского]. - М. : Мол. гвардия: Палимпсест, 2001. – 357 с.

Элиас Н. Придворное общество: исслед. по социологии короля и придвор. аристократии, с Введ.: Социология и история / Норберт Элиас; пер. с нем. А.П. Кухтенкова [и др.]. - М. : Языки слав. культуры: Кошелев, 2002. - 366 с.

Внешне он удался на славу. Единственной, но крайне существенной (а может быть, и решающей) для всех участников «помаркой» было то, что в одном из залов дворца король обнаружил портрет Луизы де Лавальер, своей возлюбленной. Слухи о том, что добрая Луиза, несмотря на искреннюю любовь к своему Луи, согрешила также и с тщеславным Фуке, живо восстали в раздраженном сознании повелителя…
Через месяц Фуке арестуют, осудят; он закончит свои дни в крепости Пиньероль. Во-ле-Виконт конфискуют. Лучшее из обстановки замка, включая апельсиновые деревья в серебряных кадках (они до сих пор очень ценны и дороги на рынке флоры) король заберет для своего строящегося дворца. Туда же перекочует и команда гениев, создавших Во-ле-Виконт.
Им предстоит создать еще более прекрасный и грандиозный по размерам шедевр – знаменитый дворцово-парковый ансамбль в Версале.

Кто вы, король Людовик?

Людовик Четырнадцатый любил повторять, что ему нравятся люди веселые и добродушные. Каким же был сам король, которого то называли великим и солнцем, то поверхностным и заурядным себялюбцем, то гуманным, то бездушным? Людовик прожил 77 лет, из которых был на троне 72 года. Находясь всю жизнь в центре внимания современников, мог ли он скрыть от них свое истинное лицо?
Вот и мы протестируем личность Людовика по нескольким показателям.
ИНТЕЛЛЕКТ. Людовик не получил почти никакого образования. Детство у него было довольно трудным, – во всяком случае, скудным. Он рано лишился отца, а возможный отчим Мазарини был так скуп, что, по рассказам некоторых современников, ребенком Людовик спал на продранных простынях. Тогда вовсю бушевала Фронда, положение матери и регентши Анны Австрийской было шатким, – короче, образованием Людовика никто не озаботил себя занять. Даже и в старости он не любил читать, используя для этого дар Расина, который не только с листа переводил ему римских авторов, но и облекал это с ходу в изысканный французский язык. Тем не менее, невежественный Людовик был человеком остроумным, от природы тонким, а главное, умело и успешно осуществлял политику гегемона Европы в течение нескольких десятилетий. Не имея образования, он был превосходно воспитан, не имея выучки, действовал умно и логично. Можно сказать, Людовик был практиком до мозга костей и человеком, который сам себя сделал. Впрочем, он владел и теорией вопроса, то есть имел непоколебимые убеждения по поводу своих прав как абсолютного монарха и по поводу божественного происхождения королевской власти. Даже религиозность его приобретала в связи с этим несколько гротескные черты. Так, узнав об одной проигранной битве, он меланхолично заметил: «Как видно, господь забыл все то хорошее, что я для него сделал!» Эти, уже несколько архаичные представления, и «помогли» ему совершить ряд политических ошибок в старости. Однако вряд ли умственно ограниченный человек способен на самокритику. Людовик умел раскритиковать себя, – в юности он просил министров указать ему, если они обнаружат, что какая-либо дама его сердца начнет влиять на политику, и обещал, что расстанется с этой особой в тот же час, а умирая, сказал с глубокой грустью: «Я слишком любил войну…»
МУЖЕСТВЕННОСТЬ, СИЛА ВОЛИ. Говорят, что чувство, которое король внушал тем, кто впервые видел его, был страх. Высокий, величественный, немногословный, он сперва подавлял людей. Возможно, они чувствовали именно давление особой, «монструозной» физики этого человека. Людовик родился с двумя зубами во рту, так что больше месяца никакая кормилица у его колыбели не выдерживала. А после смерти короля-солнца обнаружилось, что желудок и кишечник у него в два раза больше обычных человеческих. (Отсюда и его зверский аппетит). От природы он был чрезвычайно вынослив, и пока придворные спасались от сквозняков Версаля, кутаясь в медвежьи шкуры, как маркиза де Рамбулье (Рамбуйе), он распахивал настежь окна в комнате, где находился. Людовик не понимал и не учитывал хворей окружающих, но свои переносил с огромным мужеством. Ему были удалены свищ, а также часть верхнечелюстной кости (отчего пища иногда лезла через ноздри наружу), но во время этих чудовищных из-за отсутствия анестезии операций король-солнце не только не «пикнул», но даже сохранил ровный пульс!.. А ведь операция по удалению свища продолжалась шесть часов, – столько, сколько длилась казнь через колесование…
ГУМАННОСТЬ. Говорят, король не желал и слышать о нищете и бедствиях народа. Думается, однако, это не из-за черствости, а из-за ощущения собственного бессилия изменить что-то в лучшую сторону. Был ли Людовик жесток? Вряд ли. Во всяком случае, это убедительно опровергает новая версия о том, кто же скрывался за «железной маской», выдвинутая французскими историками и приводимая в книге: С. Цветков. Узники Бастилии. – М.. 2001. – С. 180–194. Оказывается, во-первых, маска была не железной, а из черного бархата. Во-вторых, очень убедительно доказывается, что самый загадочный узник короля-солнца не мог быть его братом или родственником. По новейшим исследованиям, им мог оказаться, скорее всего, граф Эрколе Антонио Маттеоли, министр Карла Четвертого, герцога Мантуанского. Он был свидетелем и участником политического конфуза Людовика Четырнадцатого, которому при посредничестве Маттеоли вечно нуждавшийся в деньгах герцог Мантуанский продал один из своих городов. Город считался ключом к Северной Италии. Маттеоли проболтался о сделке, Европа встала на уши, справедливо видя в действиях французов незаконную аннексию, а Людовику пришлось срочно сделать вид, что никакой сделки вовсе и не было. Маттеоли, однако, схватили и, вероятно, доставили во Францию, где ему предстояло десятилетиями носить на лице маску и умереть в Бастилии. Маску же он носил потому, что это был практиковавшийся в венецианских тюрьмах обычай (сделка произошла в Венеции), а также потому, в первую очередь, что в тюрьмах, где он был, находились узники итальянцы, которые хорошо знали Маттеоли, – а ведь французский посол объявил и гибели графа во время дорожной катастрофы! Кроме того, маска должна была напоминать ему о его предательстве. В скором на расправу 20 веке все эти бархатные укоры совести кажутся детской шалостью. Но Людовик, вероятно, просто еще не дорос до кадровой политики мудрого Сталина, утверждавшего: «Нэт чэловэка – нэт и проблэми!» Потому и «пррэдатэль» Маттеоли, даже находясь в застенке, питался из золотой и серебряной посуды…
АРТИСТИЧЕСКИЕ СПОСОБНОСТИ, ВКУС. Один из родственников иронически назвал Людовика «монархом сцены» (см.: Н. Митфорд), а великий министр финансов Кольбер писал о своем патроне, – писал в отчаянии: «Знаете ли вы так же хорошо, как я, человека, с которым мы оба имеем дело? Знаете ли вы его пристрастие к эффектам, оплаченным любою ценой?» (цит. по: Ж. Ленотр, с. 68). Людовик и впрямь был наделен утонченным вкусом (который развил в нем страстный коллекционер Мазарини), тонким чувством языка, талантом танцовщика, – почти до сорока лет король выступал в придворных балетах. Он не слишком любил театр, особенно в старости, потому что театральным действом была вся его жизнь, наполненная церемониями и интригами, и нескончаемым, слепящим блеском золота и бриллиантов. Страсть к великолепию, страсть играть роль монарха и сиять, подобно земному солнцу, была в Людовике так велика, что и в глубокой старости, за семь месяцев до смерти, он в последний раз вышел на сцену в роли монарха, когда дал аудиенцию персидскому послу зимой 1715 года. Бриллиантов на одеянии Людовика была такая пропасть, что он едва ноги передвигал. И перед кем же он так старался? Перед каким-то полуавантюристом, который сгинул в своей Персии (а может, еще и в России), ничего так и не сделав для интересов Франции… (См: Ж. Ленотр, с. 104–110).
ОТНОШЕНИЕ К ЛЮДЯМ. В отношениях с людьми король был сама любезность. Говорят, за всю жизнь он только трижды вышел из себя, и из этих трех раз лишь однажды позволил себе ударить человека: лакея, который стащил бисквит со стола, – однако нервы сдали уже у Людовика-старика и разгневался он, собственно, не на лакея, а на своих родственников. Людовик ценил таланты, но превыше всего он ценил себя и заметно ревновал к чужой славе. Вот почему своих по-настоящему талантливых родичей он постоянно держал в тени. Любимцем Людовика был ничтожный паяц герцог дю Мэн, его сын от маркизы де Монтеспан, – остроумный, но пустой человек. Однако дю Мэн был хром, а к больному ребенку отец относится иначе, чем к здоровому, так что по-человечески здесь все очень даже понятно. Придворных он называл по титулу и фамилии, что придавало его обхождению налет официальности. Зато с простым народом Людовик церемонился меньше и держал себя порой почти запросто. С этим связан известный анекдот. Как-то король вошел в комнату и увидел человека, который залез на стремянку и отвинчивал от стены дорогие часы. Король вызвался подержать лестницу. Когда же человек ушел, выяснилось: Людовик помогал вору, которого он принял за придворного механика!.. Анекдот этот вполне правдоподобный, если учесть, что парки и парадные покои Версаля были открыты для посещения всех желающих круглые сутки. Когда во время французской революции женщины Парижа пошли на Версаль, гвардейцы попытались затворить ворота парка, но тщетно: за сто с лишним лет петли всегда открытых ворот проржавели намертво…
О других нюансах отношений короля с людьми мы скажем чуть позже.
А пока вынесем свой ВЕРДИКТ:
Людовик Четырнадцатый не был ни тираном, ни деспотом. Он был, прежде всего, талантливым эгоцентриком с хорошо развитым чувством долга, которое, впрочем, воспринимал как фанфарный глас королевской судьбы.

О т нежного сердца герцогини де Лавальер к « черным мессам » маркизы де Монтеспан

И все же образ короля-солнца в трудах историков двоится и зыбится. Время неумолимо загоняет его под те своды нашей памяти, где исторические лица блуждают, подобно смутным теням героев мифов. Даже сведения об его внешности выглядят противоречиво. Во всяком случае, в книге: А.Г. Сергеев. Светские и духовные властители Европы за 2000 лет. – М., 2003, утверждается, что Людовик «имел рост всего 1.59 м и поэтому ввел в мужскую моду туфли на высоком каблуке. Кроме того, имея от рождения огромную шишку на голове, он всегда носил высокие шапки» (с. 481). Вполне естественно, что король хотел и умел выглядеть выше окружавших его людей, – отчего многим мемуаристам он и казался отменно высоким. Но, если указанный рост соответствует реалу, то брат короля Филипп Орлеанский (о котором дружно пишут, что он был почти в два раза ниже Людовика) до метра значительно не дотягивал, даже с кепкой!.. Однако карликом Филипп все ж таки не считался.
Столь же противоречивы и сведения о событиях личной жизни великого короля. Бесспорным остается лишь то, что он, как и большинство Бурбонов, отличался повышенным либидо. На женщин Людовик начал заглядываться еще ребенком, а мужчиной стал в 15 лет в объятьях сорокалетней придворной дамы. Мужскую силу король сохранил до старости, – его вторая жена набожная де Ментенон жаловалась духовнику, что вынуждена заниматься «этим делом» с Людовиком каждый день! Королю было тогда около семидесяти лет…
У Людовика была масса мимолетных увлечений и больше десятка незаконных детей. При этом король почитал своим долгом дважды в месяц разделять постель с нелюбимой (но страстно любившей его) королевой.
Историки делят его царствование на три периода, по фамилиям трех его главных фавориток: период Лавальер (1661–примерно 1675), Монтеспан (1675–примерно 1683) и Ментенон (1683–1715). Мы пишем «примерно», поскольку король любил держать при себе как только что вошедшую в фавор, так и уже почти отставленную любовницу. Бедная королева была вынуждена все это терпеть. Например, как-то на войну Людовик отправился сразу с женой, а также с Лавальер и Монтеспан, причем все три женщины не только сидели в одной карете (и толпа сбегалась посмотреть на «трех королев Франции»!..), но и в походном королевском шатре из шести комнат каждая имела свою отдельную спальню…
Историки дружно приводят формулу одной мемуаристки, которая написала, что Лавальер любила Людовика как человека, Монтеспан – как короля, а Ментенон – как мужа. Есть и другой вариант этой формулы: Лавальер любила его как любовница. Монтеспан – как госпожа, а Ментенон – как гувернантка.
В этой главке мы расскажем о первых двух.
Луиза де Лавальер – имя этой чистой душой, бескорыстной дамы осеняет молодость короля. Она не была слишком красива: рябовата и немного хромала. Она не шла ни в какое сравнение с блистательными красавицами, эта скромная провинциальная дворяночка, фрейлина Генриетты Английской (Генриетта была дочерью Карла Первого Английского и женой Филиппа Орлеанского). Генриетта сама влюбилась в Людовика, но он предпочел ей милую Лавальер, которая страстно, нежно и беспомощно смотрела на него из толпы придворных.
Так «красиво» Людовик никого не любил, – ни до, ни после. Рассказывают, что однажды гроза застала их под открытым небом. Влюбленные укрылись под деревом, и король два часа прикрывал Лавальер от дождя своей шляпой. Они поклялись не затягивать никакую ссору между собой до следующего дня. И когда король однажды ее «затянул», Луиза бежала в монастырь. Монарх бросился в погоню. Нечего говорить, что ссора завершилась бурным, неистовым примирением.
Лавальер подарила Людовику четырех детей, из которых двое дожили до зрелых лет. Однажды Луиза рожала в муках. Всем казалось, что она умирает. «Верните ее мне и возьмите все, что у меня есть!» – вскричал Людовик сквозь слезы.
Сперва любовники скрывали свои отношения от королевы-матери и королевы-жены. На следующий день после родов Лавальер уже устремлялась на бал, чтобы их величества ничего не узнали о рождении ребенка от короля. Но обе «испанки», обе «их христианнейшие величества», всё очень скоро поняли. «Эта женщина – любовница короля!» – сказала по-испански Мария-Терезия своей фрейлине, когда Лавальер проходила мимо. А Анна Австрийская стала читать сыну мораль. «Когда нас утомит любовь, когда мы пресытимся ею и состаримся, тогда и мы в свой черед ударимся в ханжество и пустимся в нравоучения», – парировал Людовик (цит. по: 100 великих любовниц. – М., 2004. – С. 294). Он почти напророчил. «Почти» – потому что без секса так и не смог до последнего обойтись…
А бедная Лавальер страдала, – угрызения совести терзали ее, ведь связь с королем (женатым человеком) была очень большим грехом.
Терзал ее и ветреный «сир». Существует красивая легенда, будто Версаль он задумал как памятник своей любви к Лавальер. Но король все же так широко не мыслил: Версаль с самого начала задумывался как памятник лично ему, королю-солнцу. Когда в 1667 году Лавальер был дарован герцогский титул, придворные увидели в этом знак охлаждения Людовика. Он задаривал любовницу, словно чувствуя свою вину перед ней. Она его любила, а он ее – уже нет. Сердцем короля овладела другая женщина – Франсуаза-Атенаис, маркиза де Монтеспан.

«Государственным деятелям достаточно было объехать французскую деревню, чтобы оценить относительное благополучие и довольно плотную населенность».
Пьер Губер

«В XVII веке каждый месяц оборачивался драмой и борьбой для каждого: для восставшего крестьянина или «босоногого» бродяги 1636—1639 годов, для неутомимых тружеников Сюлли, Ришелье, Кольбера, Венсенна де Поля, Мольера или Боссюэ»
Юбер Мотивье.

Данные о численности населения Французского королевства в XVII веке очень и очень противоречивы. Историки до сих пор не могут сойтись в едином мнении. Одни исследователи, причем более ранние, говорят о том, что в 1643 году население Французского королевства насчитывало около 18 миллионов человек, другие утверждают, что 20 миллионов насчитывалось к концу Фронды. Причем согласно последним следованиям, в начале XVII столетия это число было больше. Примерно на 3—4 миллиона.

Если говорить о причинах прироста населения, то не стоит отдавать все лавры естественному детородному процессу. Одним из самых важных факторов демографического роста в то время являлось присоединение завоеванных территорий вместе с их жителями, которые тут же становились подданными Его Величества христианнейшего короля. Только за семь лет между 1643 и 1650 годами к Французскому королевству были присоединены Артуа и Руссильон. Вот какие параллели приводит Франсуа Блюш, говоря о начале XVII века: «Население Франции было в два-три раза больше чем в Испании или Англии, в десять раз - чем в Голландии. И кстати, если в 1608 году во Франции было 20 000 000 жителей, то в России - всего 9 500 000».

Большая часть населения королевства -- около 80 процентов -- состояла из крестьян, горожан среднего достатка и бедноты. В оставшиеся 20 процентов входили дворянство, духовенство и крупная буржуазия.

Французское общество XVII столетия, впрочем, как и в предыдущие века, делилось на сословия. Два первых были привилегированными -- духовенство и дворянство. К третьему формально относились все остальные слои населения: банкиры, фабриканты, рантье, городские цеховые ремесленники, сельские арендаторы и крестьяне, а также наемные рабочие, беднота и нищие.

В описываемое время переход из третьего сословия во второе стал более возможен, чем раньше. В связи с этим именно тогда и родились понятия «дворянство шпаги» (аристократы, ведущие свои родословные со времен Крестовых походов, а то и раньше) и «дворянство мантии» (получившие дворянское звание совсем недавно: как правило, это влиятельные финансисты и парламентарии). Именно в царствование Людовика XIV последние почувствовали себя полноправными хозяевами жизни, прибрав к своим рукам финансы и государственные посты и отодвинув на вторые роли потомков первых рыцарей. В 90-е годы XVII века Лабрюйер справедливо заметил, что «нужда в деньгах примирила дворян с разбогатевшими выскочками, и с тех пор старинная знать уже не может похвастать чистотой крови». Так, два самых могущественных чиновничьих клана, служивших Королю-Солнце, - Кольберы и Летелье - типичные представители «дворянства мантии», хорошо зарекомендовали себя на королевской службе. А вместе с монаршей милостью к ним пришло и расположение аристократической знати, которая с радушием и скрипом на зубах предоставила им своих невест и женихов.

В своей книге о Ришелье современный французский историк Франсуа Блюш обращает наше внимание на то, что в XVI — начале XVII века существовал еще один довольно легкий способ приставить к своей фамилии заветную приставку «де» или «дю». Прежде стоило доказать, что ты обладаешь феодом и затем два года не платить налоги, которые налагают на мещан за приобретение земельных участков. А если отроки из этих семей на протяжении двух поколений шли на почетную военную службу, то такие семьи весьма редко причислялись к простолюдинам. Успешную формулу прохождения в дворянское сословие того времени очень хорошо проиллюстрировал Дюма-отец: имея лошадь, широкополую шляпу и шпагу, стоит с горделивым видом въехать на постоялый двор, хозяин которого уважительно обратится к вам: «Монсеньор»… Затем Париж, служба в королевских войсках, подвиги и двор. Благодаря этому способу в описываемый период второе сословие королевства пополнилось как никогда. Однако уже в январе 1634 года Положение о податях очень усложнило жизнь таким лжедворянам. А окончательно разобраться с путаницей удалось лишь в царствование Людовика XIV. «Большое расследование» Кольбера (1667—1674) упорядочило состав второго сословия, которое было призвано составлять окружение Короля-Солнца.

Духовенство тоже не было единым. К высшему относились епископы, каноники и аббаты. Как правило, оно пополнялось за счет дворян. Низшее состояло из пасторов и викариев, в нем оказывались выходцы из горожан и крестьян.

Главным источником доходов всех сословий была земля. Еще в 1513 году флорентийский политолог Никколо Макиавелли писал, что во Франции «простолюдину едва хватает средств на выплату оброка, пусть и мизерного… Господа тратят полученные от своих подданных деньги разве что на одежду, в остальном не расходуют ни флорина. Ведь и скот, и домашняя птица у них всегда в изобилии, а озера и леса полны разнообразной дичи. Оттого деньги текут сеньорам рекой, и состояние их возрастает безгранично. Простой же человек мнит себя богатым, разжившись хотя бы флорином». Свою аграрную специфику французское государство сохранило вплоть до Великой революции.

Крестьянам, как пишет П. Губер, за свою жизнь приходилось решать две большие хозяйственные проблемы; во-первых, как мы уже сказали, жить и платить разнообразные налоги; во-вторых, по возможности - «обеспечить материально» хотя бы одного из выживших детей.

Французские крестьяне «золотым веком» называют годы правления доброго короля Генриха IV. В 1598 году министр Сюлли провозгласил поля и пастбища «душой Франции»: тогда король, сознавая необходимость иметь в стране что-то, облагаемое налогом для выплаты своих долгов, решил дать сельскому населению возможность «перевести дух». А со смертью Генриха IV все вернулось на круги своя.К тому же его знаменитый лозунг про фаршированную курицу на крестьянском столе по субботам.

Рост запросов регентши Марии Медичи, огромные траты государственных средств на ее фаворитов, строительство новой парижской резиденции, принесли крестьянству непосильную тяжесть налогов, которые взимались с большим размахом. Людовик XIII и Ришелье продолжили налоговую политику королевы-матери и, как пишет Филипп Эрланже, подвергли население страны настоящей муке, чтобы поставить Францию во главе Западной Европы. Войны и весомые дипломатические расходы вели к ежегодному повышению налогов. По данным Екатерины Глаголевой, королевский налог за тридцать лет (с 1610 по 1640 годы) утроился. В целом на налоги уходило от 12 до 40 процентов доходов крестьян. Почти каждый год в провинциях вспыхивали восстания. Ришелье приказал своим представителям - интендантам - безжалостно подавлять мятежи. Людям ломали кости, вешали, сажали в тюрьмы, конфисковывали их имущество… Не смотря на это, крестьяне так и не покорились своей участи.

Как отмечает немецкий историк Альберт Кремер, последние годы правления Людовика XIII ознаменовались рядом крупных крестьянских восстаний. Новые налоги были необходимы для финансирования войны с Габсбургами, в которую Франция вступила в 1635 году. После беспорядков 20-х годов и войны в Ла-Рошели правительство испытывало чрезвычайную потребность в финансах. Кровопролитные выступления охватили, как эпидемия, ряд городов вдоль Гаронны. В течение года поднялись несколько департаментов. Эпицентр восстаний переместился в Перигее, где десятки тысяч крестьян, руководимых провинциальными обедневшими дворянами, которые так же были ярыми противниками политике "красного сфинкса", были разбиты королевскими войсками. На поле брани осталось свыше тысячи убитых. В 1639 году огонь восстания охватил Нормандию. «Босоногие» перерезали глотки сборщикам налогов. «Армия страдания», как они себя называли, насчитывала около четырех тысяч человек. В ноябре того года восстание было подавлено. Пленные мятежники попали к палачам. В кровопролитном подавлении крестьянского выступления в Нормандии участвовал и Этьен Паскаль, отец знаменитого ученого. Как раз тогда он был назначен интендантом и "докладчиком Его Величества в Нормандии для взымания налогов". Одновременно беспорядки были в Руане и в других городах.

Да и зима этого года выдалась на редкость суровой, в сельских районах разразился страшный голод. Кстати, именно под впечатлением голода 1639 года Шарль Перро, который тогда был еще ребенком, потом написал свою знаменитую сказку «Мальчик с пальчик», в которой родители-крестьяне захотели избавиться от своих семерых детей, которых они попросту не могли их прокормить.

В 1640 году, на заре правления Людовика XIV Франция была сильной страной, одержавшей много побед, но большинству ее граждан была ведома лишь бездна нищеты. Вот что писал Гастон Орлеанский своему царственному брату: «Менее трети твоих подданных в провинциях едят нормальный хлеб, другая треть не только вынуждена нищенствовать, но прозябать в такой прискорбной нужде, что некоторые буквально умирают с голода: остальные же едят мозги и кровь, которые вылавливают из панов на бойнях». Плохие урожаи в начале регентства Анны Австрийской вызвали новую волну бунтов (в некоторых провинциях они не утихали в течение двух лет) в Нормандии, Анжу, Пуату, Гиене, Лангедоке, Руэрге, Провансе, Дофине…

Помимо дворян и их многочисленных слуг, крестьяне также «кормили» буржуазию и церковнослужителей. Каким бы ни был урожай, обильным или скудным, от него немедленно отнималась тринадцатая часть в пользу Церкви. Причем она всегда брала натурой.

Такой портрет француза первой половины XVII века дает нам Эрланже: «Француз 1600—1660 годов разочаровал бы нас своим маленьким ростом, но поразил бы ранним развитием, физической и психологической выносливостью, любовью к сражениям, непомерным аппетитом и неколебимыми убеждениями. Если бы мы проследили его жизнь от рождения до смерти, то немало удивились бы».